Читала его в то время, когда выходил Automatic, мне показалось, что в чём-то схожи темы - рассказа Вербера и той музыки Отеля.
Может, это всего лишь моё понимание... Но
Слишком совершенный для меня мир
– Эй, пора вставать.
Люк что-то пробормотал, перекатился на живот и зарылся с головой в подушки. Лучи солнца пробивались сквозь жалюзи, тусклыми полосами освещая комнату.
– Эй, ты слышишь? Пора вставать! - настаивал будильник уже не таким дружелюбным голосом.
– Ох! Хорошо, - пробурчал Люк.
Он недовольно сел на край кровати. Свет постепенно становился ярче. Он потер опухшие со сна глаза, встал и одну за другой надел тапочки.
– Давай, вперед! - хором промурлыкали шлепанцы.
Люк, приглаживая волосы, дал довести себя до кухни.
– Доброе утро! - бодро сказала дверь, широко открываясь перед ним.
– Доброе утро, счастливы видеть тебя! - подхватила в один голос кухонная утварь на полках.
Подумать только, раньше ему нравилась такая предупредительность...
– Большая чашка кофе с отлично взбитыми сливками, с тостами и мармеладом придаст тебе сил! - сказал стул, услужливо подвигаясь.
читать дальшеЛюка все больше раздражали эти разговорчивые предметы. Мода на них начинала ему надое- дать. Конечно, его квартира содержалась в образцовом порядке, батарея пылесосов, метелочек для пыли и прочих автоматических веников яростно доводила до блеска все от пола до потолка. Конечно, стиральная машина в союзе с корзиной для грязного белья в назначенный час изрыгала килограммы чистой, ароматизированной одежды, которую паровой утюг накрахмаливал десять раз подряд, насвистывая Девятую симфонию Бетховена.
Микрофоны и голосовые синтезаторы были установлены абсолютно повсюду. Очеловеченные предметы быта должны были делать жизнь приятнее, потому что, как было замечено, люди все чаще живут в одиночестве. Но это уже слишком! Самые ничтожные вещи норовили проявить инициативу. Рубашки сами застегивались. Галстуки сами, словно змеи, охватывали вашу шею. Телевидение и музыкальный центр ссорились, решая, кто из них будет развлекать хозяина.
Иногда Люк даже жалел о старых добрых молчаливых вещах. О приборах с кнопкой "вкл/выкл". Теперь их можно было найти только у антикваров: пружинные будильники, звонившие маленьким металлическим колокольчиком, скрипучие двери, неподвижные и безопасные домашние тапочки. Короче говоря, предметы, не делавшие вид, что они живые.
– Люка вернул к действительности шорох колесиков сковородки. Движением ручки на шарнирах она схватила яйцо, разбила его и бросила в масло. Затем горячий кофе налился в чашку. А вот и чудесный кофе по-колумбийски! - объявила дымящаяся чашка и затянула мелодию на чилийской флейте.
– Кому глазунью? - спросила тарелка.
– Люку! - ответили вилка и нож, занимая места рядом с ней.
Салфетка обвилась вокруг его шеи. Люк поморщился: если так и дальше будет продолжаться, в один прекрасный день эта чертова салфетка его задушит. От злости он насажал на нее пятен. Салфетка не очень обиделась. Стиральная машина из утла посмотрела на измазанный желтком квадратик материи с вожделением.
– Вкусно? - спросила гордая собой кофеварка. Ответа не было. Почувствовав, что у Люка нет
никакого желания получить еще одну чашку, она запыхтела клубами пара.
– Вам не понравился завтрак? - спросила соковыжималка тоном встревоженного дворецкого.
Люк вскочил, лицо его побагровело. Было смешно и глупо сердиться на кухонную утварь, но он больше не мог терпеть. Сегодня вещи довели его до истерики.
– Не-лезь-те-ко-мне! Повисла тяжкая пауза.
– Хорошо, ребята, оставим его в покое. Люкне любит, когда ему мешают во время еды, - сказал тостер, намазывая кусок хлеба толстым слоем соленого масла и мармелада.
Но тут завопило радио:
– А теперь утренние новости, и прежде всего - сводка погоды! - Заткнись! - крикнул Люк, испепелив взглядом радиоприемник, тот сейчас же смолк.
Эстафету перехватил телевизор:
– Здравствуйте всем. Вы, наверное, вовсю завтракаете, и я вам желаю действительно... -затараторил ведущий с сияющей улыбкой.
Люк выдернул шнур из розетки. К счастью, радио и телевизор не были сверхсовременными, и их можно еще было выключить руками. Вещи нового поколения были снабжены вечными батарейками, запаянными в металл, и вынуть их было совершенно невозможно.
Люк громко жевал, наслаждаясь тишиной, наступившей стараниями тостера.
– Спасибо, тостер, - сказал он, уходя в комнату.
– Не за что, Люк. Я знаю, что такое трудное утро.
Люк не обратил ни малейшего внимания на эти слова. Фразы, произносимые вещами, были заложены в базы данных запоминающих устройств. Компьютерная система позволяла вещам поддерживать разговор, имитируя диалоги людей. Сначала их реплики были совсем простыми, например: "Да, нет, спасибо, пожалуйста", но программа постепенно усложнялась. Теперь предметы умели говорить: "Завтра будет новый день", "Не огорчайся, все уладится", "Успокойся, не стоит нервничать из-за таких мелочей", "Погода вроде бы улучшается" и другие, подобные этим, нейтральные фразы, способные поддержать расстроенного человека. "Все более общи- тельные, все более человечные" - таков был девиз изготовителей разговаривающих устройств.
– Мне надоели эти говорящие вещи, - пробормотал Люк сквозь зубы.
– Звонят! - сказал видеофон одновременно с ним. И так как не получил ответа от Люка, то заорал во всю мощь: - Кто-то пришел! Звонят!
– Я понял, - проговорил Люк.
– Ты ответишь или мне записать?- спросил видеофон.
– Кто это?
– Женщина, молодая.
– Какая она?
– Хорошенькая, немного похожа на твою бывшую, - заметил видеофон.
– Не самая лучшая характеристика. Тоже, наверное, истеричка. Ладно, давай.
На экране появилось приветливое лицо.
– Господин Люк Верлен?
– Это я. Что вам нужно?
– Меня зовут Иоанна Артон, я провожу опрос.
– Что за опрос?
– Мы собираем материал для усовершенствования словарного запаса эротического робота-женщины.
Камера видеофона медленно обвела грудь женщины, весьма аппетитную.
Люк смутился от такой инициативы, но про себя признался, что его интересовала именно эта часть.
– Я внизу, перед вашим подъездом. Можно мне подняться? Люк почесал подбородок. Он жалел, что не брит, но вчера он вдребезги разбил свою электробритву, пожелавшую побрить его прямо за завтраком. Надо будет купить новую.
– Хорошо, заходите!
Белокурая девушка оказалась грабительницей. Едва дверь открылась, пистолет в ее руке нацелился на опрометчивого хозяина.
Не прошло и трех минут, как Люк Верлен оказался привязанным к стулу, а гостья принялась опустошать квартиру.
– Ну, что, господин Верлен, сейчас ты уже не так выпендриваешься, да? Как тебе без бронированной двери и камеры видеофона? - вкрадчиво спросила Иоанна Артон, грудь которой в действительности была еще соблазнительнее, чем на экране.
Она схватила тостер и бросила в сумку, затем взяла кофеварку.
– На помощь! - закричала та в панике.
– Черт, да ведь это та самая новая кофеварка, которая делает отличный кофе по-колумбийски, - заметила Иоанна.
– Да, - нехотя подтвердил Верлен.
– Ай! - вскрикнула Иоанна.
Дверь, ведущая в коридор, прищемила ей пальцы.
Бешеным ударом ноги она сбила ее с петель.
– Перестаньте, это всего лишь вещи, - сказал Люк.
– Бесчувственные вещи, так у вас есть душа? - вздохнула она, берясь за видеомагнитофон. Сейчас придет полиция, - предупредил ее Люк.
– Вряд ли. Они пришли бы, если бы видеофон их вызвал. Я оборвала провода.
И действительно, бедный видеофон все набирал и набирал номера полиции и пожарных, не замечая того, что отключен.
– Мне очень жаль, Люк, - прошептал он, так ничего и не добившись.
– Не переживай, Люк, мы найдем способ тебе помочь, - тихо сказал стул, к которому Люк был крепко привязан.
И стал потихоньку дрожать, отчего путы ослабли.
Перочинный нож уже был возле скрученных рук Люка.
– Тихо, это я. Делай вид, что ничего не происходит.
И нож бесшумно перерезал узлы.
Иоанна подошла к Люку. Она склонилась над ним с издевательской улыбкой. Он уловил запах ее духов и пота. Что она собирается делать? А она прижалась к нему и поцеловала долгим, страстным, нежным поцелуем.
– Спасибо за все, - выдохнула она, уходя.
Он заерзал на стуле. Тут нож наконец-то справился с веревкой. Люк рванулся вперед и упал, потеряв сознание.
Очнувшись, он ощупал болезненную шишку на макушке и окинул взглядом разгромленную квартиру. Двери сорваны с петель, нет ни тостера, ни кофеварки, ни будильника. Тишина. Он был один. Что же, радоваться теперь, что грабительница избавила его от несносных болтливых предметов, или сожалеть о них, пытавшихся ему помочь?
Нужно пройтись. Он не мог выносить этой пустоты и тишины. Он с трудом встал и взял куртку. Спустился в кафе. Место было спокойное и уютное.
– Вид у тебя не очень, старина, - заметил хозяин бара, толстый усатый человек, налитый пивом по самые глаза.
– Да. Я очень хотел, чтобы кое-что произошло. Это произошло, и теперь я сожалею.
– А ты чего хотел, парень?
– Не зависеть от говорящих вещей.
Стул, на котором сидел Люк, задрожал от смеха, к нему тотчас же присоединились другие предметы и клиенты бара.
– У тебя больше нет говорящих устройств?
– У меня все украли.
– Тогда ты остался совсем один. Я понимаю, как тебе грустно. Дай-ка я тебя угощу порцией, - сказал автомат, продающий орешки, опустил в себя монету в один евро и щедро протянул ему чашечку арахиса.
– Вот говорят, что ни одна вещь не может сделать вас совершенно счастливым, - пробормотала сахарница с дозатором. - Но я с этим не согласна.
– Я тоже, - подтвердила пепельница. Грустный Люк Вер лен ничего не сказал. Он
пренебрег арахисом, подошел к большим часам и обратился к ним: - Бесчувственные вещи, так есть у вас душа?
К его большому удивлению, часы словно проснулись. Они щелкнули и ответили слащавым женским голосом:
– Нет, не думаю. Мы просто вещи, сударь. Безделушки, придуманные бесталанными инженерами. Только электроника. Никакой внутренней жизни. Никакой.
– Йес, - подтвердил музыкальный автомат, - мы - всего лишь запрограммированные машины, только машины.
И он включил старый новоорлеанский джаз, такой грустный, что на глазах у сломанных часов и у большинства бутылок виски на полках выступили слезы. Казалось, что у всех вещей в баре приступ меланхолии. Да не может быть, одернул себя Люк. У них же нет души.
Люк вышел из кафе и увидел блондинку, ту самую, что только что его ограбила. Ну и наглость! Обокрала его да еще осмеливается торчать на месте преступления. Он вскипел, но тут же остыл. Губы его еще помнили о поцелуе. Ему захотелось поговорить с ней, он догнал ее и схватил за плечо. Она вздрогнула, но, узнав Люка, казалось, успокоилась.
– Посреди улицы вы револьвером махать не станете? - бросил ей Люк.
– Я-то нет, но у него своя голова на плечах. Но револьвер не двигался, а спокойно дремал
в ее кармане.
– Люк не знал, что делать. Отвести ее в ближайший комиссариат полиции? Знаете, я не сержусь на вас за свои вещи. Я вам почти благодарен, - сказал Люк. - Ваш поцелуй...
– Что?! Поцелуй? - молодая женщина была раздражена.
Люк колебался. Он никогда не приставал к женщинам на улице, но тут, надо признать, были особые обстоятельства.
Она расхохоталась и, навалившись ему на плечи, с силой прижала к стене. Так ли уж хороша была мысль догнать ее, спрашивал себя Люк. Вдруг женщина схватила его за ворот рубашки, резким движением рванула материю и обнажила его грудь. Он был так изумлен, что не решался ни пошевелиться, ни заговорить. Он только смотрел на руку, погружавшуюся в его плоть.
Кожа Люка разошлась. Он подумал, что сейчас умрет, но из раны не вытекло ни капли крови. Женщина открыла едва прикрытую рыжими волосками дверцу под кожей и достала искусственное сердце.
– Вы думаете, что вы способны любить вот этим? - вскричала она, вложив искусственное сердце ему в ладони. - Какая неосмотрительность! Я вижу перед собой машину, которая смеет судить другие машины! Бесчувственные вещи, так есть у вас душа? Вопрос должен звучать иначе: одушевленные люди, так у вас есть душа?
Она смотрела на красное трепещущее сердце, щекотавшее ладони Люка. Он тоже взглянул на него.
– Не стоит задирать нос и считать себя не таким, как все. Эта модель сердца - самая распространенная. Сердце гидравлической часовой фурнитуры.
Она взяла сердце, вставила в его грудь и с сухим щелчком захлопнула дверцу. Потом, взглянув на изумленного Люка, ласково взъерошила ему волосы.
– У меня тоже такое спрятано там, под грудью. Уже невесть сколько времени на Земле нет живых организмов, - объяснила она ему. - Мы все - машины, мы считаем себя живыми, потому что у нашего мозга такая программа. Единственная разница между автоматом для орешков и вами - это то, что вы полны иллюзий. Проснитесь.